Александр Музыкантский.

В прошлом году правозащитные организации Human Rights Watch и Amnesty International опубликовали отчеты о нарушениях прав человека в России. Авторы отчетов называют нынешнюю ситуацию с соблюдением прав человека в России наихудшей за последние 25 лет. Это и новые репрессивные законы, и преследования активистов оппозиции. «Мы говорим о том, что в России разрабатываются прямые инструменты репрессий», — заявил директор Amnesty International по Европе и Центральной Азии Джон Дальхузен. И это несмотря на то что права и свободы человека и гражданина российская Конституция называет высшей ценностью.

Александр МУЗЫКАНТСКИЙ, уполномоченный по правам человека в Москве, — о своей работе в условиях несвободы.

— На днях депутат Мосгордумы Михаил Москвин-Тарханов предложил запретить всевозможные митинги в пределах Бульварного кольца и около административных зданий. «Может быть, навсегда», — сказал он. Его цитата: «Это должно быть выдрессировано, как собака Павлова, — только санкционированные митинги, только протесты, которые проходят в рамках закона». А спикер Мосгордумы Платонов считает, что депутаты не должны иметь возможности встречаться с избирателями в любом месте, где они пожелают. Как вы оцениваете эти предложения?

— Депутата Москвина-Тарханова я помню как представителя фракции «Демократическая Россия», когда он был избран в самый первый состав Мосгордумы. Он — один из немногих, кто в течение 20 лет является депутатом городской думы, то есть с самого-самого первого дня, «с младых ногтей». Эволюция его замечательна. Тогда он сам участвовал в митингах, я прекрасно это помню, и ратовал за разрешение митингов и демонстраций. А сейчас, конечно…

Киев напугал всех. В 2004 году напугала киевская «оранжевая» революция, и на протяжении нескольких лет этот страх перед «оранжевой» революцией в России стал определяющим.

— А после этого в УК появилась статья об экстремизме…

— Да, и страх стал определяющим в поведении всех уровней власти, начиная с самого высокого. Появление такой организации, как «Наши», — это прямое следствие этого страха. Ведь говорили же тогда откровенно, зачем «Наши» появились: «Как зачем? А вдруг на улицу выйдут точно так же, а мы против них этих выпустим». Это изречение Павловского. Он тогда вернулся из Киева, где был главным представителем российской общественной мысли. Он полгода там просидел, пользовался огромными полномочиями, у него были огромные ресурсы, и не только материальные. У него был еще и ресурс использования президента Российской Федерации Путина. Путин в 2004 году во время избирательной кампании семь раз встречался с Януковичем и два раза его поздравлял с избранием президентом.

За 10 лет ничего не изменилось. Те же люди, которые абсолютно проиграли ситуацию в 2004 году, — сейчас остаются нашими главными специалистами на всех телеканалах. Тот же Павловский, тот же Марков.

— А разве Павловский сейчас не отодвинут от властных рычагов?

— Он не отодвинут от средств массовой информации. Он выступает как большой политолог, как специалист по Украине и комментирует то, что там сейчас происходит. Это как раз говорит о том, что за это время, за эти 10 лет, ничего не изменилось в нашем понимании: что такое Украина, какие там смыслы, какие там общественные идеи, какие там национальные идеи.

— Но то, что было в 2004 году, и то, что сейчас произошло в Украине, прежде всего человеческие жертвы, — это по масштабу и по последствиям несопоставимо.

— По последствиям вещи действительно несравнимые. Но причина-то была одна и та же — значительная часть населения Украины желает европейского выбора. И тогда, в 2004 году, и сейчас все началось с этого.

Национальная идея

— Последние 4 года президентства Януковича, когда он всем обещал, что будет проводить пророссийскую политику, фактически были его бизнес-проектом. Он проводил отъем собственности в пользу своих родственников, в том числе ближайших, в пользу своего клана. Но он что-то должен был дать населению, если он всю экономику пустил под свой бизнес-проект? Населению он дал идею: вот демократы не смогли (Ющенко с Тимошенко), а я — приведу вас в Европу. И два года кормил этими обещаниями, раскрутил эту ситуацию до того, что все уже поняли: да, мы подписываем соглашение, мы сделали европейский выбор, спасибо Януковичу. И вдруг — бац, за три дня — стоп, обратно. Это все равно что локомотив разогнался по путям, вдруг стрелки переводятся, и он со всей силы… влетает в стену. Да еще эту стену подперли для крепости 15 миллиардами российских денег. Что будет с локомотивом? Вот это и случилось с Януковичем. Влупился со страшной силой. Такой слабый руководитель не может такие кульбиты совершать. Руководитель покрепче может. Сталин, Мао Цзэдун могли такие вещи делать, да и то не всегда получалось.

— А Путин может?

— Путин, возможно, мог бы. Произошел же поворот у нас. У нас же, у России, была тенденция на евроинтеграцию, было соглашение с Евросоюзом. До 2005—2006 годов это было общим трендом. А потом повороты на восток, Америка и Европа — наши главные геостратегические противники. Это Москва, Третий Рим. Опять мы окружены врагами, опять мы осажденная крепость, которую все обижают. В истории это много раз уже было.

Россия долго ищет свою национальную идею, найти не может, и многие говорят, что, не имея такого проекта будущего, не имея национальной идеи, — страна не может рассчитывать на долгосрочные проекты.

— Ну почему же… У нас появились идеи: патриотизм, православие, державность.

— Это лозунги. Православие у нас… Православие. Хорошо, исследования показывают, что люди считают себя православными, но если их спросить, что такое догмат Троицы, они объяснить не могут. Если попросить прочитать какую-нибудь молитву, кроме «Отче наш», ничего не знают. Если спросить: «А как часто в церкви бываете?..»

— Два раза в год — на Пасху и на Рождество.

— Два раза в год, да, но они считают себя православными. У России нет идеи, которая бы стала для людей вдохновляющим примером. И не скоро, видимо, она появится. А вот в Украине такая идея была с самого начала. Это построение европейской страны, принятие европейских ценностей. После провала подписания соглашения об ассоциации Украины с Евросоюзом выступал президент Путин, который сказал, что европейская идея — красивая идея, хорошая идея, но, понимаете, большинство-то нынешних жителей Украины не доживут до реализации. Конечно, не доживут. Национальная идея — это не то, что в четверг приняли, а в пятницу реализовали…

— В советское время национальной идеей был коммунизм.

— Да, но не с четверга на пятницу, у нас коммунизм был как светлое будущее. Национальная идея должна быть такой, в реализацию которой свои силы должны вложить несколько поколений. Вот такая вдохновляющая идея должна быть.

— А для России какая идея может быть объединяющей?

— Берем 1991 год. Под какими лозунгами тогда совершалась революция? Построение правового государства, независимость судов, независимость прессы, разделение властей. Хотя бы эти лозунги взять!

— Этого ничего уже в стране нет.

— А вот нет ничего, да. Вспомните 1991—1992 годы. Берем независимость прессы. Тогда в русском языке даже не было таких слов, как «проплатуха», «желтуха», «чернуха». Пресса действительно играла роль независимого арбитра. Я помню, Попов Гавриил Харитонович обводил статью фломастером и прямо на полях газеты писал: такому-то и такому-то — разберитесь, доложите. Казалось, цель достигнута. Помните, министра обороны Павла Грачева вызвали в Пресненский суд. Его обвиняли в оскорблении депутата Юшенкова. Суд вызвал Грачева, а министр обороны страны в заседание не явился. Что сделал тогда судья Пресненского районного суда города Москвы? Он дал команду судебным приставам — обеспечить доставление гражданина Грачева Павла Сергеевича на следующее заседание, которое состоится тогда-то. И Грачев пришел. Вот независимость судебной власти.

Московский городской суд тогда пачками отменял постановления правительства Москвы. А Верховный суд отменял указы президента. Это же было. Это и была реализация того, что было написано на знаменах в 1991 году.

Все это кончилось достаточно быстро, потому что все эти завоевания были непрочными. Мы быстро свернули туда, где находились последние не 70, а последние 200 или 300 лет. Поэтому и придумывать-то ничего не надо, нужно вспомнить лозунги, под которыми в 1991 году осуществлялась революция, и сказать, что целью нашего общества является достижение этих целей.

— Кто это скажет? Нынешняя власть, которая все эти свободы уничтожила?! Она же этого не скажет.

— Да, она этого не скажет. Но ведь в 1989—1990 годах не власть эти лозунги провозгласила, не власть. Но тем не менее на какое-то время эти лозунги стали объединяющими, определяющими и вдохновляющими.

Политическая воля

— На недавней конференции против насилия и пыток вы рассказали, что после смерти Сталина узаконенные пытки в СССР в течение 2 месяцев были прекращены тогдашним руководством страны — Хрущевым, Берией и Маленковым. И дальше ваша цитата: «Это стало возможно только после того, как в Кремле произошли изменения. Я не хочу проводить аналогии, но что, надеяться только на это? Я вам привожу пример, что это — очень многое — было сделано в очень короткое время, но до этого произошли изменения на самом верху. Это была проявлена политическая воля, это оказалось достаточно на какое-то время, по крайней мере. Вот это нам сейчас нужно».

— Действительно, достаточно ли политической воли… Я все прекрасно понимаю: и наличие репрессивной компоненты в русской культуре, и что «нравы указами не изменишь». Но пример 1953 года показал, что достаточно политической воли, хотя бы на короткий срок. Если же произошедшее потом не подкрепляется изменениями, которые происходят в глубинах, в ощущениях, в ментальности, в сдвиге ценностей, — то все это оказывается неглубоким и действует очень короткое время. Как и случилось после 1991 года. Вроде бы мы могли уже гордиться: всё, мы добились — государство правовое, пресса независимая, парламент независимый — всё, ура, всё достигнуто! А оказалось, что это достигнуто на два—три года.

— Александр Ильич, в своем выступлении вы не произнесли фамилии, но аналогия понятна: пока Путин сидит в Кремле, нам нечего ждать.

— Не обязательно одна фигура вместо другой. Могут быть и изменения, которые произойдут в голове у той фигуры. И это может быть.

— Но этой фигуре уже много лет.

— Да, много лет. Ну и что? А мы же знаем, что происходят изменения, — и в одну сторону, и в другую сторону… Вы же начали с депутата Москвина-Тарханова. Вот изменения произошли.

— Да, но это не в сторону демократии. В сторону демократии, только если Горбачев и Ельцин.

— Ельцин — типичный партийный работник, воспитанный в той системе: секретарь обкома, потом секретарь МГК, но вот у него же произошли изменения.

— А в какой ситуации могут произойти такие изменения?

— Сейчас ситуация вроде бы представляется достаточно спокойной, большинство населения получает какие-то доходы от нефтяной ренты или опосредованным образом и особенно ничего не желает. Но вот посмотрим, что было совсем недавно: около здания Замоскворецкого суда 21 февраля задерживают около 200 человек; 24 февраля около суда задерживают 230 человек, вечером на Манежной площади задержаны 430. Более 800 человек. 1 и 2 марта задержано еще несколько сотен. Кто задерживался? В том числе журналист, академик, профессор из Высшей школы экономики… Вся эта ситуация мне очень сильно и прямо, и по общему характеру, и в деталях, напоминала ситуацию начала декабря 2011 года. Кого задерживали? Я приехал тогда в отделение полиции, там сидит парень. Его уже отвезли в суд, ему уже дали пять или шесть суток. А о чем он переживает? Не то, что ему дали сутки, он переживает о другом: он аспирант, ведет семинары в вузе, и кто же будет вместо него вести семинар? Потом мне звонят: задержан Федор Амиров — это пианист, лауреат Международного конкурса Чайковского. У него концерт в Доме музыки, билеты все проданы, а его задержали. Причем его задержали абсолютно случайно: он просто вышел из филармонии, а в это время митинг на Триумфальной площади. Его задержали и тоже дали сколько-то суток, причем он даже не знает, в каком суде он находится, потому что его посадили в автобус, повезли, привезли к черному ходу, повели по лестницам, потом он оказался в зале суда. В рапорте написали, что он дрался. Он говорит: «Ну как я могу драться, я пианист, у меня пальцы на вес золота. Пианист не может драться кулаками». Хорошо. Позвонили Егоровой, позвонили Колокольцеву, сократили у него на апелляции срок с 10 до 3 дней, и к своему концерту он вышел. А иначе пришлось бы в Доме музыки объявлять: «Извините, граждане москвичи, концерт не состоится, пианист арестован».

Так вот, и сегодня задерживают тех же самых. Вот профессор, вот академик-математик, вот человек 10—12 молодых ребят, работающих программистами в еще сохранившихся в небольшом количестве очагах высокой IT-шной технологии, которая дает надежду на то, что у нас что-то может быть на мировом уровне. Этих ребят задерживают. За что этих ребят задерживают?

Еще раз активизируется мысль: а можно ли здесь что-то делать, не пора ли валить, говоря молодежным жаргоном? Кто участвовал в 2011 году в больших митингах протеста? Тогда некоторые говорили: «революция шуб». Да, за последнее время повысилось благосостояние жителей во всем мире и в России тоже. И многие члены общества вышли на уровень, когда их базовые потребности (в социологии есть такое понятие — «базовые потребности») удовлетворены. Базовые потребности — это минимум, который дает человеку спокойно жить: еда, одежда, какая-никакая квартира. Вот если этих потребностей нет, то человек действительно будет стремиться к их реализации. А когда они реализованы, что дальше?

Помните, мысль Достоевского: накорми человека — а что он потом? А потом он смысл жизни потребует ему разъяснить. Вот что происходит.

Выученная беспомощность

— Александр Ильич, как вы думаете, чье было решение устроить массовый разгон мирных людей, пришедших к суду по «болотному делу», а затем и на Тверскую?

— Конечно, не руководства ОМОНа и не руководства ГУВД города Москвы. Это политическое решение, которое принималось, может быть, даже не в каждом конкретном случае, а на целый ряд случаев, чтобы потом каждый раз к этому не возвращаться. На следующий день после задержаний я пытался узнать, сколько человек осталось в отделениях полиции. И мне в руководстве главка никто не мог на этот вопрос ответить — ни пресс-служба, ни руководство управления охраны общественного порядка, ни руководство дежурными частями. И только, когда я сам спросил у Якунина (начальник ГУВД Москвы. — Е.М.), он мне сказал: 82 человека сегодня будут отправлены в суд. Вот только так. Это точно то же самое, что было в 2011 году.

— Но задержания в 2011 году спровоцировали еще больший выход людей на улицу.

— Спровоцировали, да. Спровоцируют ли сейчас — не знаю, потому что и власти учатся, и люди учатся. Недаром же за эти годы появился термин «выученная беспомощность». Это термин из психологии, экспериментально проверенный, который для индивидуума объясняет, почему он впадает в состояние депрессии. В состояние депрессии человек впадает в основном потому, что он понимает, что его индивидуальные усилия ни к каким результатам, ни к каким изменениям привести не могут.

— Да, люди выходят, кричат: «Мы здесь власть!» — а толку никакого.

— Выученная беспомощность. Я это дело знаю более или менее профессионально, потому что книжку свою писал про гностические настроения, которые овладевают массами. Гностические настроения — это убеждение значительной части социума в том, что от их индивидуальных или коллективных усилий никаких изменений не происходит. Вот сейчас мы находимся в фазе глубокого гностического состояния социума. Но там же я приводил многочисленные примеры, что если речь идет об индивидууме, об отдельном человеке, то говорят не только про депрессию, но и про маниакально-депрессивный психоз. А маниакально-депрессивный психоз — это когда из депрессивной стадии человек внезапно, резко и немотивированно переходит в стадию маниакальную. Вот точно так же и социум: из стадии глубокого депрессивного, гностического состояния внешне немотивированно переходит в стадию манихейскую, и тогда совершаются революции. Вот это произошло в Украине. В течение нескольких недель, практически исторически мгновенно, значительная часть общества из состояния глубокой подавленности и состояния выученной беспомощности перешла к активной манифестирующей стадии. Но, к сожалению, манихейский синдром недолговечен, манихейский энтузиазм долго продолжаться не может. Если не будет каких-то значительных изменений, то общество опять постепенно погрузится в эту самую гностическую ситуацию, как у нас получилось в 90-х.

— Сейчас сотрудники полиции любое свое действие называют законным. Как определить: где законные требования полиции, а где самодурство людей в погонах?

— Определить мало. К этому определению должны быть приложены какие-то правовые реалии, иначе один так определил, другой — так определил. Допустим, вышел Закон о полиции, где написано, что каждый полицейский обязан иметь жетон с номером, что каждый полицейский прежде, чем задержать кого-то, должен представиться. Это написано в законе. Вы знаете случаи, когда это нарушалось полицейскими?

— Например, 21-го и 24 февраля, и 1, и 2 марта вовсю и нарушалось.

— А вы знаете хоть одно судебное или еще какое-то решение о наказании сотрудника полиции за нарушение требований закона?

— Нет.

— Ну вот. Значит, что определять? Все определено, только нет реакции на эти нарушения.

Все-таки после декабря 2011 года произошли какие-то изменения: мы добились того, что в отделениях полиции стали читать собственные наставления, собственные приказы о содержании людей в отделах полиции, о том, что если они там больше трех часов, должны предоставлять им пищу, должны допускать звонок родственнику, должны выдать постельные принадлежности. А первый ответ был мне за подписью Колокольцева, что, мол, мы не можем все это обеспечить, «отделения полиции для этого не приспособлены». И я ответил тогда, что не могу принять этот ответ; приказ министерства был издан 6 лет назад, и за 6 лет вы могли бы принять меры к тому, чтобы собственный приказ министерства выполнялся, а вы не приняли.

Хочу рассказать, что происходит в московских судах, в конвойных подразделениях. С нравственной точки зрения ситуация, как мне кажется, запредельная. Гражданина доставляют в суд, в храм правосудия, где должен быть вынесен справедливый приговор. А я вынужден писать начальникам СИЗО: пожалуйста, проведите медицинское освидетельствование гражданина после возвращения из суда, не нанесены ли там ему побои. Что это за система правосудия?

Я написал такое письмо всем семи начальникам московских СИЗО: что после того, как человек вернется из Московского городского или из районного суда, если с его стороны будут жалобы, пожалуйста, рассмотрите, составьте акты и отправьте в мой адрес. И в мой адрес такие акты поступают. И по всем по ним есть медицинские справки, где написано: «Множественные кровоподтеки передней стенки брюшной полости». Наручниками можно такое причинить? Или: «Множественные синяки, ссадины на внешней поверхности бедра». Это что?! Тоже от наручников?

Я так и не могу добиться ответа на простейший вопрос: имеются ли на вооружении конвойных подразделений, конкретно конвойного полка ГУВД г. Москвы, электрошокеры? Получают ли старшие наряда или другие сотрудники, которые определены в наряды на конвоирование, перед выходом в наряд эти спецсредства? В устных разговорах руководство МВД говорит: «Да, электрошокеры на вооружении есть, старший наряда их получает». Это противоречит Закону о полиции. Там четко написано, когда какие спецсредства могут применяться. И там есть про электрошокеры. Но там же написано, что электрошокеры при конвоировании применяться не могут. Тем не менее они применяются, но в письменных ответах никто мне об этом не признается. В устном — пожалуйста, а в письменном — нет. Но ведь проверить же элементарно, что прокуратуре, что Следственному комитету.

— Избиение и применение электрошокеров происходит в Мосгорсуде или в районных судах?

— В Мосгорсуде несколько было случаев, в Черемушкинском суде было и в Замоскворецком суде.

— Почему же Егорова, председатель Мосгорсуда, не устанавливает камеры видеонаблюдения в конвойных помещениях во вверенных ей судах?

— Договорился я с ней о встрече, вопрос этот я ей задам, вам потом сообщу о результатах.

— А пока она молчит, никак не реагирует на сообщения об избиениях?

— Пока молчит. Причем она не может об этом не знать.

— А почему МВД идет на заведомое нарушение закона, выдавая конвойным электрошокеры? Тот же Колокольцев, который считается таким демократом в МВД?

— Мне кажется, они стали заложниками своих же сотрудников. Накажем одного, накажем другого, а остальные скажут: «Мы вас защищаем, а вы нас наказывать будете? Нет!»

Колокольцев, конечно, старался что-то изменить, еще когда был в Москве. Он ввел эту практику, когда за нарушение отвечает и вышестоящий начальник. Но там же была большая оппозиция, которая говорила: «А кто тогда служить-то будет, если эту практику последовательно применять?»

— Когда Колокольцев был начальником ГУВД Москвы, то именно он предложил введение административного ареста на срок до 15 суток для митингующих нарушителей. И мотивировалось это тем, что — цитирую — «большинство массовых мероприятий проводится в вечернее время или в выходные дни, то есть в нерабочее для уполномоченных судебных органов время, что не позволяет сразу привлечь к ответственности правонарушителей, и это приводит к уходу от ответственности нарушителей. А в случае установления возможной меры ответственности в виде административного ареста на 15 суток у правоохранительных органов появляется возможность применять административное задержание на 48 часов, и это, в свою очередь, позволило бы более качественно готовить материалы в отношении нарушителей для направления в суды». Это Колокольцев, 2010 год.

— Да, это Колокольцев, 2010 год. С тех пор это дело применяется, повсеместно. А в судах работает система, когда судьи говорят, что «мы не имеем оснований не верить работникам правоохранительных органов». Вот если они говорят, что «упирался, сопротивлялся и прочее, значит, мы ему доверяем».

— А на основе какого закона судьи это говорят?

— Никакого закона, это просто такая установка.

— Александр Ильич, а что вы, как уполномоченный по правам человека в Москве, можете сделать, чтобы эту связку «полиция — обвинение — суд» разрубить?

— Связка действительно уж больно прочная. Московские суды удовлетворят 95 процентов ходатайств следователей об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу. Прокуроры и то процентов 85 только поддерживают.

— Насколько я знаю, существует достаточно жесткая система, налаженная Егоровой, что нужно всех задерживать. Если судья не наложил арест, а потом этот человек скрылся от следствия, то судья лишается премии, повышения по службе и т.д.

— Да. Поэтому лучше удовлетворить просьбы. Но было постановление Верховного суда летом 2013 года, где эта практика рассматривалась, и как раз говорилось, чем следователь сейчас мотивирует арест: «Может скрыться», «может оказать давление на других участников, на свидетелей». Всё. В постановлении Верховного суда было написано, что таких огульных, общих утверждений недостаточно, надо в каждом конкретном случае показать, в чем это заключается. Прошло полгода, но ничего не изменилось.

Временно-постоянное изолирование

— Московские СИЗО, за исключением «Лефортова», все переполнены. Возвращены двухъярусные кровати, в проходах стоят раскладушки. Что в этой ситуации вы можете сделать как уполномоченный?

— Это вопрос в правомерности принимаемых судами решений о заключении под стражу в виде меры пресечения. В 2010-м, 2011-м, и даже в 2012 году переполнения СИЗО не было, а в 2013 году — на 37%. Это по официальным отчетам ГУ ФСИН Москвы. Это новый тренд. Говорят, что новый тренд связан с большим количеством граждан из других стран. И суд действует автоматически. У тебя в Москве нет ни регистрации, ни адреса постоянного проживания? Где мы тебя искать будем? Значит — в СИЗО. И в СИЗО доставляются люди, которые сидят там месяца по два, пока о них вспомнят, через три месяца они появляются в суде, и суд им за кражу булки в универсаме дает 10 тысяч рублей штрафа. Но их трехмесячное пребывание в СИЗО стоило дороже.

В этих условиях переполненности СИЗО человек может проводить там и год, и полтора, и больше. Он может сидеть 3—4 месяца, и с ним никаких следственных действий не производится, следователь к нему не приходит, на допросы его не вызывают, очные ставки не проводят. А он все сидит в СИЗО. В других странах очень просто: судья принимает решение — заключить под стражу. При этом он просит секретаря выяснить, есть ли места в следственных изоляторах, например в Копенгагене. Секретарь судебного заседания выясняет, что следственные изоляторы переполнены, мест нет. Прекрасно. Значит, до освобождения места — домашний арест.

Я обратился в Комитет по конституционному законодательству Госдумы, чтобы рассмотрели вопрос о сокращении этой меры пресечения до 9 месяцев. Что может произойти за 9 месяцев, природа нам подсказывает. Владимир Плигин, председатель комитета, сказал: «Да, мы готовы поучаствовать. Если на какой-нибудь площадке — в Общественной палате или еще где-то — этот вопрос поднимается, мы поучаствуем и свою точку зрения выскажем».

В Москве 7 следственных изоляторов. И каждый закреплен за каким-то подразделением следствия. Скажем, один изолятор закреплен за Главным следственным управлением г. Москвы, другой — за Главным следственным управлением центрального аппарата. Это нигде не написано, это ниоткуда не следует, это просто традиция. Так удобно следователям. А что значит «удобно следователям»? Это значит, что следователи годами контактируют с одним и тем же начальником СИЗО, с одними и теми же оперативниками СИЗО.

— И могут воздействовать?

— Конечно. Следственные изоляторы становятся дополнительными подразделениями следственных органов.

— Вопрос с тюремной медициной до конца так и не решен. По-прежнему в московских СИЗО проблема сделать УЗИ, кардиограмму, нет стоматологов, окулистов и т.д.

— Раньше в каждом следственном изоляторе была своя медсанчасть, был начальник медсанчасти, который подчинялся начальнику этого изолятора. То есть врач в погонах подчинялся начальнику изолятора, а значит, и оперативнику, и прочим. С 1 января 2014 года медсанчасти выводятся из подчинения начальников изоляторов. Создана объединенная медсанчасть по Москве и Московской области. Это должно обеспечить большую независимость медицинских процедур от тюремного начальства. Вот первый шаг вроде бы.

Мы добились, скажем, что городской врач приезжает по вызову в изолятор. Соглашение такое есть. И действительно вызовов было много. Но целиком, конечно, это не работает, и сопротивления много. В том числе со стороны городских врачей: «Там же такой контингент! Мало ли какой встретится человек».

— Городские врачи из поликлиник?

— Городские врачи. За каждым СИЗО закреплены какие-то медицинские учреждения.

— А это оплачивается?

— В соглашении написано, что эти визиты оплачиваются изоляторами. Но как всегда: записать записали, но деньги на это не выделили.

— Недавно Мосгорсуд снизил приговор парализованному Владимиру Топехину с шести лет до четырех, при этом местом отбывания наказания названа колония общего режима. Человек не может поменять себе даже памперсы, а его в колонию! Кто за ним будет ухаживать в колонии?

— Фантастика. Когда-то, я надеюсь, все это дело будет описано по полочкам, и люди будут читать, как сейчас читают о каком-нибудь Бутырском замке и о каторжных острогах. Свой Достоевский или Солженицын обязательно найдется, кто это опишет.

— Да, но нам этого не читать…

Елена Масюк, «Новая газета»